ты называешь странным, все то, что не можешь понять
"Улыбайтесь, улыбайтесь, господа!
Серьёзное лицо - это ещё не признак ума!"
Серьёзное лицо - это ещё не признак ума!"
(Барон Мюнхгаузен)
ты называешь странным, все то, что не можешь понять
Это когда я люблю розы, а мне приносят хризантемы, и они мне нравятся.
Это когда субботу мы проводим за тем, что ищем штатив, потому что это надо мне, а воскресенье - в поисках информации про футбол, потому что это надо Л. И никому не обидно.
Это когда мне делают операцию, а человек, который ни разу не был в церкви – ставит свечки. Потому что так чувствует.
Это когда я совсем сука, устала и рычу, а мне говорят, что я самая лучшая на свете. А потом целуют в нос.
Это когда мы ругаемся. Только при одном условии – разругавшись в тряпки вечером, утром об этом просто не вспомнить. Потому что опять целуют в нос. Или не в нос. Не важно куда. Или я целую. Не важно кто.
О! Это когда не важно кто первый и кого второго. Даже когда речь о грязной посуде или про вынести ведро. Потому что не важно. Потому что чувствуем одинаково. И живем вместе.
Это когда сбегаем с работы, потому что ужзамужневтерпеж. Ну потому что хочется вдвоем под одеяло. Не смотря на год, два, три и 25 вместе.
Это когда помнишь, что рядом тот, кого ты сам выбрал. А мы в ответе и блаблабла. Короче говоря – ничего нового у меня для общественности нет. Все те же, затертые до дырочек: Ленка, я тебя люблю. Покажи им там всем, на этом чемпионате, ага? Нужен гол!
Это когда субботу мы проводим за тем, что ищем штатив, потому что это надо мне, а воскресенье - в поисках информации про футбол, потому что это надо Л. И никому не обидно.
Это когда мне делают операцию, а человек, который ни разу не был в церкви – ставит свечки. Потому что так чувствует.
Это когда я совсем сука, устала и рычу, а мне говорят, что я самая лучшая на свете. А потом целуют в нос.
Это когда мы ругаемся. Только при одном условии – разругавшись в тряпки вечером, утром об этом просто не вспомнить. Потому что опять целуют в нос. Или не в нос. Не важно куда. Или я целую. Не важно кто.
О! Это когда не важно кто первый и кого второго. Даже когда речь о грязной посуде или про вынести ведро. Потому что не важно. Потому что чувствуем одинаково. И живем вместе.
Это когда сбегаем с работы, потому что ужзамужневтерпеж. Ну потому что хочется вдвоем под одеяло. Не смотря на год, два, три и 25 вместе.
Это когда помнишь, что рядом тот, кого ты сам выбрал. А мы в ответе и блаблабла. Короче говоря – ничего нового у меня для общественности нет. Все те же, затертые до дырочек: Ленка, я тебя люблю. Покажи им там всем, на этом чемпионате, ага? Нужен гол!
ты называешь странным, все то, что не можешь понять
Без любви в сердце любое достоинство человека превращается в его недостаток. Например: гордость становится гордыней, честь – высокомерием, воспитанность – лицемерием, а смелость и отвага без любви к людям просто опасны для общества. Так и в профессиях. Журналист, не любящий людей, это папарацци. Несочувствующий поэт – попса, актер – пародист, имитатор… А самовыражение без любви – банальное хвастовство(c)
ты называешь странным, все то, что не можешь понять
- Девушка, а вы водку будете?
- Да вы что? Я вообще в рот не беру!
- Это конечно хуево, но про водку вы так и не ответили...(c)
- Да вы что? Я вообще в рот не беру!
- Это конечно хуево, но про водку вы так и не ответили...(c)
ты называешь странным, все то, что не можешь понять
Депрессия - это когда воздушный замок рухнул и придавил строителя(с)
ты называешь странным, все то, что не можешь понять
ночью они лежат вдвоем на большой кровати
под углом друг к другу, соприкоснувшись только лбами
у них одно одеяло на двоих
он спит, она вдыхает его запах и слушает дыхание
вдруг он приоткрывает сонные глаза и улыбается
они одновременно тянутся друг к другу
обнимаются крепко-крепко, смеются
и тут же засыпают
она его очень любит.
под углом друг к другу, соприкоснувшись только лбами
у них одно одеяло на двоих
он спит, она вдыхает его запах и слушает дыхание
вдруг он приоткрывает сонные глаза и улыбается
они одновременно тянутся друг к другу
обнимаются крепко-крепко, смеются
и тут же засыпают
она его очень любит.
ты называешь странным, все то, что не можешь понять
каждому королю необходим тот, кто будет говорить ему "ты" и дерзить(c)
ты называешь странным, все то, что не можешь понять
И пусть сейчас я чувствую себя Прометеем, несущим свет в массы, но
Хотите я расскажу вам, что такое любовь? С моей точки зрения?
Любовь as is - это классический коктейль-лонгдринк. Знаете, такой, не столь красивый и завлекающий как шортЫ, зато мягко обволакивающий, уютный, который приятно тянуть или одному, глядя в окно, или вдвоем, по-детски запихав две трубочки в один стакан.
Как и у любого коктейля, у нее есть рецепт. Я не силен в коктейле строении, однако думаю, что принцип несильно отличается от парфюмерного. Начальная нота, основной запах и шлейф. Так как мы сейчас говорим о моем понимании любви, то ингридиенты будут на мое, субъективное мироощущение. Начинается мой коктейль с легких, приятных, и понятных каждому школьнику вещей. Возьмем немного прогулок вечерами; чуть влажные ладони, одна в другой, пропуская пальцы сквозь пальцы; приятные объятия; легкие поцелуи в шею, скулы, мочки ушей; чувственные - в губы; смешные - в кончик носа. Добавим горячий шепоток в ухо, и сверху, аккуратно, по лезвию ножа, дразнящие покусывания за язык во время поцелуя.
Далее добавим основной ингридиент, вернее, несколько его видов. Секс. Нетерпеливый, без должной выдержки, бурлящий, искристый как шампанское. Затем более спокойный, прочувствованный, тягучий, с ярким вкусом. Острый, безумный, взрывной, неожиданный, терпкий - совсем чуть-чуть. И до 2/3 бокала дольем легкие, практически неощутимые, нежные утренние ласки, со вкусом на границе ощущений, придающие особую легкость.
И, наконец, финал. То, что навсегда остается в памяти. Острые занозы в сердце, которые заставляют скучать и думать о тебе. Воздух, в котором не хватает кислорода, когда долго нет тебя. Теплые воспоминания, которые греют зимними вечерами без тебя. Телефонные звонки, иногда пусть даже бессмысленные или глупые, только для того, чтобы услышать тебя. Мелкие ссоры и обиды, которые дают понять, что я не могу без тебя и оставляют веселую легкость и нежность, когда заканчиваются.
Накрыть рукой, взболтать и перемешивать, и медленно пить через трубочку, следя за тем, чтобы не взорвался бокал.
Хотите я расскажу вам, что такое любовь? С моей точки зрения?
Любовь as is - это классический коктейль-лонгдринк. Знаете, такой, не столь красивый и завлекающий как шортЫ, зато мягко обволакивающий, уютный, который приятно тянуть или одному, глядя в окно, или вдвоем, по-детски запихав две трубочки в один стакан.
Как и у любого коктейля, у нее есть рецепт. Я не силен в коктейле строении, однако думаю, что принцип несильно отличается от парфюмерного. Начальная нота, основной запах и шлейф. Так как мы сейчас говорим о моем понимании любви, то ингридиенты будут на мое, субъективное мироощущение. Начинается мой коктейль с легких, приятных, и понятных каждому школьнику вещей. Возьмем немного прогулок вечерами; чуть влажные ладони, одна в другой, пропуская пальцы сквозь пальцы; приятные объятия; легкие поцелуи в шею, скулы, мочки ушей; чувственные - в губы; смешные - в кончик носа. Добавим горячий шепоток в ухо, и сверху, аккуратно, по лезвию ножа, дразнящие покусывания за язык во время поцелуя.
Далее добавим основной ингридиент, вернее, несколько его видов. Секс. Нетерпеливый, без должной выдержки, бурлящий, искристый как шампанское. Затем более спокойный, прочувствованный, тягучий, с ярким вкусом. Острый, безумный, взрывной, неожиданный, терпкий - совсем чуть-чуть. И до 2/3 бокала дольем легкие, практически неощутимые, нежные утренние ласки, со вкусом на границе ощущений, придающие особую легкость.
И, наконец, финал. То, что навсегда остается в памяти. Острые занозы в сердце, которые заставляют скучать и думать о тебе. Воздух, в котором не хватает кислорода, когда долго нет тебя. Теплые воспоминания, которые греют зимними вечерами без тебя. Телефонные звонки, иногда пусть даже бессмысленные или глупые, только для того, чтобы услышать тебя. Мелкие ссоры и обиды, которые дают понять, что я не могу без тебя и оставляют веселую легкость и нежность, когда заканчиваются.
Накрыть рукой, взболтать и перемешивать, и медленно пить через трубочку, следя за тем, чтобы не взорвался бокал.
ты называешь странным, все то, что не можешь понять
говорят, там плачет весна слезами оттаявших крыш и капели
у меня -2, пустота в голове, нерастраченность, книжки в постели
говорят много слов о высоком, бессвязность, желания, вечер и хуже
быть вот здесь, не мечтать, огрызаться, молчать, видеть небо, но в луже
я не больше себя, у меня нет огней, город спит, сны по кругу
говорят, стало больше тепла, не в душе, свет в окно - прощай, вьюга
в голове пустота, растрепанность нервов, все чувства без цели
я, наверное, права, что оставила сердце рожденным в апреле
у меня -2, пустота в голове, нерастраченность, книжки в постели
говорят много слов о высоком, бессвязность, желания, вечер и хуже
быть вот здесь, не мечтать, огрызаться, молчать, видеть небо, но в луже
я не больше себя, у меня нет огней, город спит, сны по кругу
говорят, стало больше тепла, не в душе, свет в окно - прощай, вьюга
в голове пустота, растрепанность нервов, все чувства без цели
я, наверное, права, что оставила сердце рожденным в апреле
ты называешь странным, все то, что не можешь понять
Я курю и смотрю на тебя из-под опущенных ресниц. Ты нервно играешь моей зажигалкой и украдкой посматриваешь на часы. Ты думаешь, тебе тяжело? Родной мой, чужой мой, родной не мой, ты был во мне, но ты не был мной.
Ты не можешь знать, как это - тяжело.
Кстати, что ты чувствуешь, когда занимаешься со мной любовью? Что ты чувствуешь, когда впиваешься жадным поцелуем в мой рот? Что ты чувствуешь, оставляя следы от жестоких пальцев на моей коже? Что ты чувствуешь, когда стискиваешь моё горло так, что мне трудно дышать?
Когда-то ты сказал, что я "восхитительно узкая". Я не знаю более привязывающей фразы. А ты знаешь? А ты знаешь, что я такая узкая, потому что когда мы занимаемся любовью я вся сжимаюсь от ужаса, что это будет в последний раз?
Ты думаешь, тебе тяжело?
Ты независим и самодостаточен. А я уподобляюсь бездомному щенку, готовому отгрызть себе лапу, лишь бы у него был хозяин. Тихонько скулю до хрипоты в своём углу, после беззлобного, равнодушного пинка. Застенчиво вылизываю руку, небрежно потрепавшую за ухом.
Ты всё ещё думаешь, что тебе тяжело?
Ты пил кофе пополам с кровавыми слезами, прикуривая новую сигарету от предыдущей, сверля невидящим-ненавидящим взглядом телефон? Отвечай! Ты измерял когда-нибудь время звонками? Ты знал, что у одиночества есть имя - без_тебя? А песни на всех радиоволнах о тебе и диджеи заодно?
Не говори мне, что тебе тяжело.
Тебе никогда не хотелось вырвать себе сердце? Просто так. Просто чтобы доказать, что ты действительно любишь? Тебе никогда не хотелось разгрызть на щепочки дверь, в которую ты выходишь, чтобы не вернуться никогда, сложить из этих щепочек костёр и медленно на нем поджарить это вырванное пятью минутами ранее сердце. Может, тогда бы ты вернулся.
Любовь моя, тебе тяжело? Может, потому, что ты никогда не любил?
Ты не можешь знать, как это - тяжело.
Кстати, что ты чувствуешь, когда занимаешься со мной любовью? Что ты чувствуешь, когда впиваешься жадным поцелуем в мой рот? Что ты чувствуешь, оставляя следы от жестоких пальцев на моей коже? Что ты чувствуешь, когда стискиваешь моё горло так, что мне трудно дышать?
Когда-то ты сказал, что я "восхитительно узкая". Я не знаю более привязывающей фразы. А ты знаешь? А ты знаешь, что я такая узкая, потому что когда мы занимаемся любовью я вся сжимаюсь от ужаса, что это будет в последний раз?
Ты думаешь, тебе тяжело?
Ты независим и самодостаточен. А я уподобляюсь бездомному щенку, готовому отгрызть себе лапу, лишь бы у него был хозяин. Тихонько скулю до хрипоты в своём углу, после беззлобного, равнодушного пинка. Застенчиво вылизываю руку, небрежно потрепавшую за ухом.
Ты всё ещё думаешь, что тебе тяжело?
Ты пил кофе пополам с кровавыми слезами, прикуривая новую сигарету от предыдущей, сверля невидящим-ненавидящим взглядом телефон? Отвечай! Ты измерял когда-нибудь время звонками? Ты знал, что у одиночества есть имя - без_тебя? А песни на всех радиоволнах о тебе и диджеи заодно?
Не говори мне, что тебе тяжело.
Тебе никогда не хотелось вырвать себе сердце? Просто так. Просто чтобы доказать, что ты действительно любишь? Тебе никогда не хотелось разгрызть на щепочки дверь, в которую ты выходишь, чтобы не вернуться никогда, сложить из этих щепочек костёр и медленно на нем поджарить это вырванное пятью минутами ранее сердце. Может, тогда бы ты вернулся.
Любовь моя, тебе тяжело? Может, потому, что ты никогда не любил?
вторник, 15 января 2008
ты называешь странным, все то, что не можешь понять
My body, My hand
My heaven, My land
My guardian angel is mine
You say…
My dreams, My head
My sex, My bed
And it's my Corona with lime
Тонкие пальцы вырисовывали что-то непонятное на запотевшем стекле иллюминатора. Где-то под кожей она ощущала мерное гудение двигателя самолёта. Её глаза были сухи, но с каким-то маниакальным упорством следили за каждым движением закрылок на крыле. Как будто напрямую от её внимания зависело, прилетит ли она туда, куда летела. Лишь только когда шасси отрывались от земли, две дорожки слёз, панически испуганные собственной храбростью, пробежали по щекам и торопливо спрятались где-то под подбородком. Она не была ни напряжена, ни расслаблена. Она просто старалась ни о чём не думать. Она просто летела умереть окончательно .. или ожить. Но она всё ещё не была уверена, что сможет подняться ещё раз.
And then I say ..
Maybe we could divide it in two
Maybe my animals live in Your Zoo
Maybe I'm in love with You….
Где-то впереди, и во времени, и в пространстве, её терпеливо ждал сухой жаркий, совершенно незнакомый и чужой ветер пустынь Египта. А внизу постепенно заволакивало облаками родной дождливый город, полный осенью и ожиданием первого осеннего снега. Ноябрьские холода уже прочно окутали набережные и проспекты, обосновались во дворах и переулках. И она старалась убежать хотя бы от этого, внешнего, холода, лелея внутри живущую несмотря ни на что надежду на внутреннее тепло.
You say..
My hate, My frown
My kingdom, My crown
My palace and court is mine
You say..
My lights, My show
My years to grow
The time that I spend is fine
Ему она ничего не сказала о своей поездке. Да он никогда и не стремился узнавать что-то о ней. Как он говорил - это не его дело. А ей хотелось выплеснуться к его ногам целиком, без остатка. И вобрать его самого в себя. Хотелось перестать быть двумя разными людьми, а стать одним целым. Ей хотелось простых, банальных, радостных вещей. Просыпаться вместе и вместе засыпать. Вместе решать, что готовить на завтрак, как провести выходные.. Впрочем, не важно что, лишь бы вместе.
But then I say ..
Maybe we could divide it in two
Maybe my animals live in Your Zoo
Maybe I'm in love with You….
А ей хотелось тепла. Греться и согревать. Ей хотелось быть правдивой. Плакать, когда хочется плакать. Смеяться, когда хочется смеяться. Говорить и действовать так, как чувствуется, а не так, как положено, принято. И делать это с ним вместе. Без каких-либо оговорок. Без "если". Без "а вдруг". Перестать, наконец, думать о том, что будет, что могло бы быть, что может случиться. И просто.. just proceed.
But You say…
My coat, My hat
My bones, My fat
My zipper is shut by me
You say..
My Skin, My blood
My devil, My God
My freedom is what You see
А он грелся в глазах, в словах другого человека. Искал его прикосновений. Ждал его шагов. У него уже была своя сладкая мука. Пусть он и отнекивался каждый раз. Сводил всё к очередной шутке. Целовал её волосы, но душой тянулся к другому. Он был лёгким как ветер. Таким родным, близким и, одновременно, совсем не её. И пусть он убеждал её, что он свободен. Она-то знала, что свободен он только от своей же свободы.
But still I say
Maybe we could divide it in two
Maybe my animals live in Your Zoo
Maybe I'm in love with You….
- Девушка, а как Вас зовут? - Вдруг прозвучал приятный мужской тембр с соседнего сидения.
- Анжи.. Нет, Анжела..Нет, меня не зовут..
Сосед недоумённо покосился на рыжеволосую красавицу и решил не продолжать этого странного диалога.
My beginning, My end
My nuclear bomb to pretend..
Но она всё равно без надежды надеялась на то, что но позвонит..
(c) Brainstorm "Maybe"
My heaven, My land
My guardian angel is mine
You say…
My dreams, My head
My sex, My bed
And it's my Corona with lime
Тонкие пальцы вырисовывали что-то непонятное на запотевшем стекле иллюминатора. Где-то под кожей она ощущала мерное гудение двигателя самолёта. Её глаза были сухи, но с каким-то маниакальным упорством следили за каждым движением закрылок на крыле. Как будто напрямую от её внимания зависело, прилетит ли она туда, куда летела. Лишь только когда шасси отрывались от земли, две дорожки слёз, панически испуганные собственной храбростью, пробежали по щекам и торопливо спрятались где-то под подбородком. Она не была ни напряжена, ни расслаблена. Она просто старалась ни о чём не думать. Она просто летела умереть окончательно .. или ожить. Но она всё ещё не была уверена, что сможет подняться ещё раз.
And then I say ..
Maybe we could divide it in two
Maybe my animals live in Your Zoo
Maybe I'm in love with You….
Где-то впереди, и во времени, и в пространстве, её терпеливо ждал сухой жаркий, совершенно незнакомый и чужой ветер пустынь Египта. А внизу постепенно заволакивало облаками родной дождливый город, полный осенью и ожиданием первого осеннего снега. Ноябрьские холода уже прочно окутали набережные и проспекты, обосновались во дворах и переулках. И она старалась убежать хотя бы от этого, внешнего, холода, лелея внутри живущую несмотря ни на что надежду на внутреннее тепло.
You say..
My hate, My frown
My kingdom, My crown
My palace and court is mine
You say..
My lights, My show
My years to grow
The time that I spend is fine
Ему она ничего не сказала о своей поездке. Да он никогда и не стремился узнавать что-то о ней. Как он говорил - это не его дело. А ей хотелось выплеснуться к его ногам целиком, без остатка. И вобрать его самого в себя. Хотелось перестать быть двумя разными людьми, а стать одним целым. Ей хотелось простых, банальных, радостных вещей. Просыпаться вместе и вместе засыпать. Вместе решать, что готовить на завтрак, как провести выходные.. Впрочем, не важно что, лишь бы вместе.
But then I say ..
Maybe we could divide it in two
Maybe my animals live in Your Zoo
Maybe I'm in love with You….
А ей хотелось тепла. Греться и согревать. Ей хотелось быть правдивой. Плакать, когда хочется плакать. Смеяться, когда хочется смеяться. Говорить и действовать так, как чувствуется, а не так, как положено, принято. И делать это с ним вместе. Без каких-либо оговорок. Без "если". Без "а вдруг". Перестать, наконец, думать о том, что будет, что могло бы быть, что может случиться. И просто.. just proceed.
But You say…
My coat, My hat
My bones, My fat
My zipper is shut by me
You say..
My Skin, My blood
My devil, My God
My freedom is what You see
А он грелся в глазах, в словах другого человека. Искал его прикосновений. Ждал его шагов. У него уже была своя сладкая мука. Пусть он и отнекивался каждый раз. Сводил всё к очередной шутке. Целовал её волосы, но душой тянулся к другому. Он был лёгким как ветер. Таким родным, близким и, одновременно, совсем не её. И пусть он убеждал её, что он свободен. Она-то знала, что свободен он только от своей же свободы.
But still I say
Maybe we could divide it in two
Maybe my animals live in Your Zoo
Maybe I'm in love with You….
- Девушка, а как Вас зовут? - Вдруг прозвучал приятный мужской тембр с соседнего сидения.
- Анжи.. Нет, Анжела..Нет, меня не зовут..
Сосед недоумённо покосился на рыжеволосую красавицу и решил не продолжать этого странного диалога.
My beginning, My end
My nuclear bomb to pretend..
Но она всё равно без надежды надеялась на то, что но позвонит..
(c) Brainstorm "Maybe"
ты называешь странным, все то, что не можешь понять
25 сентября 1893 г.
Мой дорогой, маленький мой Луи! Итак, все кончено. Мы больше никогда не увидимся. Помни это так же твердо, как и я. Ты не хотел разлуки, ты согласился бы на все, лишь бы нам быть вместе. Но мы должны расстаться, чтобы ты мог начать новую жизнь. Нелегко было сопротивляться и тебе и самой себе, и нам обоим вместе... Но я не жалею, что сделала это, хотя ты так плакал, зарывшись в подушки нашей постели. Два раза ты подымал голову, смотрел на меня жалобным, молящим взглядом... Какое у тебя было пылающее и несчастное лицо! Вечером, в темноте, когда я уже не могла видеть твоих слез, я чувствовала их, они жгли мне руки. Сейчас мы оба жестоко страдаем. Мне все это кажется тяжелым сном. В первые дни просто нельзя будет поверить; и еще несколько месяцев нам будет больно, а затем придет исцеление.
И только тогда я вновь стану тебе писать, ведь мы решили, что я буду писать тебе время от времени. Но мы также твердо решили, что моего адреса ты никогда не узнаешь и мои письма будут единственной связующей нитью, но она
не даст нашей разлуке стать окончательным разрывом.
Целую тебя в последний раз, целую нежно, нежно, совсем безгрешным, тихим поцелуем --ведь нас разделяет такое большое расстояние!..
25 сентября 1894 г.
Дорогой мой, маленький мой Луи! Я снова говорю с тобою, как обещала.
Вот уж год, как мы расстались. Знаю, ты не забыл меня, мы все еще связаны друг с другом, и всякий раз, когда я думаю о тебе, я не могу не ощущать твоей боли.
И все же минувшие двенадцать месяцев сделали свое дело: накинули на прошлое траурную дымку. Вот уж и дымка появилась. Иные мелочи стушевались, иные подробности и вовсе исчезли. Правда, они порой всплывают в памяти; если
что-нибудь случайно о них напомнит.
Я как-то попыталась и не могла представить себе выражение твоего лица, когда впервые тебя увидела.
Попробуй и ты вспомнить мой взгляд, когда ты увидел меня впервые, и ты поймешь, что все на свете стирается.
Недавно я улыбнулась. Кому?.. Чему?.. Никому и ничему. В аллее весело заиграл солнечный луч, и я невольно улыбнулась.
Я и раньше пыталась улыбнуться. Сначала мне казалось невозможным вновь этому научиться. И все-таки, я тебе говорю, однажды я, против воли, улыбнулась. Я хочу, чтобы и ты тоже все чаще и чаще улыбался, просто так -- радуясь хорошей погоде или сознанию, что у тебя впереди какое-то будущее.
Да, да, подними голову и улыбнись.
17 декабря 1899 г.
И вот я снова с тобой, дорогой мой Луи. Я -- как сон, не правда ли?
Появляюсь, когда мне вздумается, но всегда в нужную минуту, если вокруг все пусто и темно. Я прихожу и ухожу, я совсем близко, но ко мне нельзя прикоснуться.
Я не чувствую себя несчастной. Ко мне вернулась бодрость, потому что каждый день наступает утро и, как всегда, сменяются времена года. Солнце сияет так ласково, хочется ему довериться, и даже обыкновенный дневной свет
полон благожелательности.
Представь себе, я недавно танцевала! Я часто смеюсь. Сперва я замечала, что вот мне стало смешно, а теперь уж и не перечесть, сколько раз я смеялась.
Вчера было гулянье. На закате солнца всюду теснились толпы нарядных людей. Пестро, красиво, похоже на цветник. И среди такого множества довольных людей я почувствовала себя счастливой.
Я пишу тебе, чтоб рассказать обо всем этом; а также и о том, что отныне я обратилась в новую веру -- я исповедую самоотверженную любовь к тебе. Мы с тобой как-то рассуждали о самоотверженности в любви, не очень-то хорошо понимая ее... Помолимся же вместе о том, чтобы всем сердцем в нее поверить.
6 июля 1904 г.
Годы проходят! Одиннадцать лет! Я уезжала далеко, вернулась и вновь собираюсь уехать.
У тебя, конечно, свой дом, дорогой мой Луи, ведь ты теперь совсем взрослый и, конечно, обзавелся семьей, для которой ты так много значишь.
А ты сам, какой ты стал? Я представляю себе, что лицо у тебя пополнело, плечи стали шире, а седых волос, должно быть, еще немного и, уж наверное, как прежде, твое лицо все озаряется, когда улыбка вот-вот тронет твои губы.
А я? Не стану описывать тебе, как я переменилась, превратившись в старую женщину. Старую! Женщины стареют раньше мужчин, и, будь я рядом с тобою, я выглядела бы твоей матерью -- и по наружности, и по тому выражению глаз, с каким бы я смотрела на тебя.
Видишь, как мы были правы, расставшись вовремя. Теперь уж мы перестрадали, успокоились, и сейчас мое письмо, которое ты, конечно, узнал по почерку на конверте, явилось для тебя почти развлечением.
25 сентября 1893 г.
Мой дорогой Луи!
Вот уже двадцать лет, как мы расстались... И вот уже двадцать лет, как меня нет в живых, дорогой мой. Если ты жив и прочтешь это письмо, которое перешлют тебе верные и почтительные руки,-- те, что в течение многих лет пересылали тебе мои предыдущие письма, ты простишь мне,-- если ты еще не забыл меня, -- простишь, что я покончила с собой на другой же день после нашей разлуки. Я не могла, я не умела жить без тебя.
Мы вчера расстались с тобой. Посмотри хорошенько на дату -- в начале письма. Ты, конечно, не обратил на нее внимания. Ведь это вчера мы в последний раз были с тобою в нашей комнате и ты, зарывшись головой в подушки, рыдал как ребенок беспомощный перед страшным своим горем. Это вчера, когда в полуоткрытое окно заглянула ночь, твои слезы, которых я уже не могла видеть, катились по моим рукам. Это вчера ты кричал от боли и жаловался, а я, собрав все свои силы, крепилась и молчала.
А сегодня, сидя за нашим столом, окруженная нашими вещами, в нашем прелестном уголке, я пишу те четыре письма, которые ты должен получить с большими промежутками. Дописываю последнее письмо, а затем наступит конец. Сегодня вечером я дам самые точные распоряжения о том, чтобы мои письма доставили тебе в те числа, которые на них указаны, а также приму меры к тому, чтобы меня не могли разыскать.
Затем я уйду из жизни. Незачем рассказывать тебе -- как: все подробности этого отвратительного действия неуместны. Они могли бы причинить тебе боль, даже по прошествии стольких лет.
Важно то, что мне удалось оторвать тебя от себя самой и сделать это осторожно и ласково, не ранив тебя. Я хочу и дальше заботиться о тебе, а для этого я должна жить и после моей смерти. Разрыва не будет, ты бы его, возможно, и не перенес, ведь тебе все огорчения причиняют такую острую боль.
Я буду возвращаться к тебе,-- не слишком часто, чтобы понемногу мой образ изгладился из твоей памяти, и не слишком редко, чтоб избавить тебя от ненужных страданий. А когда ты узнаешь от меня самой всю правду, пройдет
столько лет (а ведь время помогает Мне), что ты уже почти не сможешь понять, что значила бы для тебя моя смерть.
Луи, родной мой, сегодняшний наш последний разговор кажется мне каким-то зловещим чудом.
Сегодня мы говорим очень тихо, почти неслышно,-- уж очень мы далеки друг от друга, ведь я существую только в тебе, а ты уже забыл меня. Сегодня значение слова сейчас для той, которая его пишет и шепчет, совсем иное, чем для того, кто будет читать это и тихо произнесет "сейчас".
Сейчас, преодолев такое громадное расстояние во времени, преодолев вечность -- пусть это покажется нелепым,--сейчас я целую тебя, как прежде.
Вот и все... Больше я ничего не прибавлю, потому что боюсь стать печальной, а значит, злой и потому, что не решаюсь признаться тебе в тех сумасшедших мечтах, которые неизбежны, когда любишь и когда любовь огромна, а нежность беспредельна...
Мой дорогой, маленький мой Луи! Итак, все кончено. Мы больше никогда не увидимся. Помни это так же твердо, как и я. Ты не хотел разлуки, ты согласился бы на все, лишь бы нам быть вместе. Но мы должны расстаться, чтобы ты мог начать новую жизнь. Нелегко было сопротивляться и тебе и самой себе, и нам обоим вместе... Но я не жалею, что сделала это, хотя ты так плакал, зарывшись в подушки нашей постели. Два раза ты подымал голову, смотрел на меня жалобным, молящим взглядом... Какое у тебя было пылающее и несчастное лицо! Вечером, в темноте, когда я уже не могла видеть твоих слез, я чувствовала их, они жгли мне руки. Сейчас мы оба жестоко страдаем. Мне все это кажется тяжелым сном. В первые дни просто нельзя будет поверить; и еще несколько месяцев нам будет больно, а затем придет исцеление.
И только тогда я вновь стану тебе писать, ведь мы решили, что я буду писать тебе время от времени. Но мы также твердо решили, что моего адреса ты никогда не узнаешь и мои письма будут единственной связующей нитью, но она
не даст нашей разлуке стать окончательным разрывом.
Целую тебя в последний раз, целую нежно, нежно, совсем безгрешным, тихим поцелуем --ведь нас разделяет такое большое расстояние!..
25 сентября 1894 г.
Дорогой мой, маленький мой Луи! Я снова говорю с тобою, как обещала.
Вот уж год, как мы расстались. Знаю, ты не забыл меня, мы все еще связаны друг с другом, и всякий раз, когда я думаю о тебе, я не могу не ощущать твоей боли.
И все же минувшие двенадцать месяцев сделали свое дело: накинули на прошлое траурную дымку. Вот уж и дымка появилась. Иные мелочи стушевались, иные подробности и вовсе исчезли. Правда, они порой всплывают в памяти; если
что-нибудь случайно о них напомнит.
Я как-то попыталась и не могла представить себе выражение твоего лица, когда впервые тебя увидела.
Попробуй и ты вспомнить мой взгляд, когда ты увидел меня впервые, и ты поймешь, что все на свете стирается.
Недавно я улыбнулась. Кому?.. Чему?.. Никому и ничему. В аллее весело заиграл солнечный луч, и я невольно улыбнулась.
Я и раньше пыталась улыбнуться. Сначала мне казалось невозможным вновь этому научиться. И все-таки, я тебе говорю, однажды я, против воли, улыбнулась. Я хочу, чтобы и ты тоже все чаще и чаще улыбался, просто так -- радуясь хорошей погоде или сознанию, что у тебя впереди какое-то будущее.
Да, да, подними голову и улыбнись.
17 декабря 1899 г.
И вот я снова с тобой, дорогой мой Луи. Я -- как сон, не правда ли?
Появляюсь, когда мне вздумается, но всегда в нужную минуту, если вокруг все пусто и темно. Я прихожу и ухожу, я совсем близко, но ко мне нельзя прикоснуться.
Я не чувствую себя несчастной. Ко мне вернулась бодрость, потому что каждый день наступает утро и, как всегда, сменяются времена года. Солнце сияет так ласково, хочется ему довериться, и даже обыкновенный дневной свет
полон благожелательности.
Представь себе, я недавно танцевала! Я часто смеюсь. Сперва я замечала, что вот мне стало смешно, а теперь уж и не перечесть, сколько раз я смеялась.
Вчера было гулянье. На закате солнца всюду теснились толпы нарядных людей. Пестро, красиво, похоже на цветник. И среди такого множества довольных людей я почувствовала себя счастливой.
Я пишу тебе, чтоб рассказать обо всем этом; а также и о том, что отныне я обратилась в новую веру -- я исповедую самоотверженную любовь к тебе. Мы с тобой как-то рассуждали о самоотверженности в любви, не очень-то хорошо понимая ее... Помолимся же вместе о том, чтобы всем сердцем в нее поверить.
6 июля 1904 г.
Годы проходят! Одиннадцать лет! Я уезжала далеко, вернулась и вновь собираюсь уехать.
У тебя, конечно, свой дом, дорогой мой Луи, ведь ты теперь совсем взрослый и, конечно, обзавелся семьей, для которой ты так много значишь.
А ты сам, какой ты стал? Я представляю себе, что лицо у тебя пополнело, плечи стали шире, а седых волос, должно быть, еще немного и, уж наверное, как прежде, твое лицо все озаряется, когда улыбка вот-вот тронет твои губы.
А я? Не стану описывать тебе, как я переменилась, превратившись в старую женщину. Старую! Женщины стареют раньше мужчин, и, будь я рядом с тобою, я выглядела бы твоей матерью -- и по наружности, и по тому выражению глаз, с каким бы я смотрела на тебя.
Видишь, как мы были правы, расставшись вовремя. Теперь уж мы перестрадали, успокоились, и сейчас мое письмо, которое ты, конечно, узнал по почерку на конверте, явилось для тебя почти развлечением.
25 сентября 1893 г.
Мой дорогой Луи!
Вот уже двадцать лет, как мы расстались... И вот уже двадцать лет, как меня нет в живых, дорогой мой. Если ты жив и прочтешь это письмо, которое перешлют тебе верные и почтительные руки,-- те, что в течение многих лет пересылали тебе мои предыдущие письма, ты простишь мне,-- если ты еще не забыл меня, -- простишь, что я покончила с собой на другой же день после нашей разлуки. Я не могла, я не умела жить без тебя.
Мы вчера расстались с тобой. Посмотри хорошенько на дату -- в начале письма. Ты, конечно, не обратил на нее внимания. Ведь это вчера мы в последний раз были с тобою в нашей комнате и ты, зарывшись головой в подушки, рыдал как ребенок беспомощный перед страшным своим горем. Это вчера, когда в полуоткрытое окно заглянула ночь, твои слезы, которых я уже не могла видеть, катились по моим рукам. Это вчера ты кричал от боли и жаловался, а я, собрав все свои силы, крепилась и молчала.
А сегодня, сидя за нашим столом, окруженная нашими вещами, в нашем прелестном уголке, я пишу те четыре письма, которые ты должен получить с большими промежутками. Дописываю последнее письмо, а затем наступит конец. Сегодня вечером я дам самые точные распоряжения о том, чтобы мои письма доставили тебе в те числа, которые на них указаны, а также приму меры к тому, чтобы меня не могли разыскать.
Затем я уйду из жизни. Незачем рассказывать тебе -- как: все подробности этого отвратительного действия неуместны. Они могли бы причинить тебе боль, даже по прошествии стольких лет.
Важно то, что мне удалось оторвать тебя от себя самой и сделать это осторожно и ласково, не ранив тебя. Я хочу и дальше заботиться о тебе, а для этого я должна жить и после моей смерти. Разрыва не будет, ты бы его, возможно, и не перенес, ведь тебе все огорчения причиняют такую острую боль.
Я буду возвращаться к тебе,-- не слишком часто, чтобы понемногу мой образ изгладился из твоей памяти, и не слишком редко, чтоб избавить тебя от ненужных страданий. А когда ты узнаешь от меня самой всю правду, пройдет
столько лет (а ведь время помогает Мне), что ты уже почти не сможешь понять, что значила бы для тебя моя смерть.
Луи, родной мой, сегодняшний наш последний разговор кажется мне каким-то зловещим чудом.
Сегодня мы говорим очень тихо, почти неслышно,-- уж очень мы далеки друг от друга, ведь я существую только в тебе, а ты уже забыл меня. Сегодня значение слова сейчас для той, которая его пишет и шепчет, совсем иное, чем для того, кто будет читать это и тихо произнесет "сейчас".
Сейчас, преодолев такое громадное расстояние во времени, преодолев вечность -- пусть это покажется нелепым,--сейчас я целую тебя, как прежде.
Вот и все... Больше я ничего не прибавлю, потому что боюсь стать печальной, а значит, злой и потому, что не решаюсь признаться тебе в тех сумасшедших мечтах, которые неизбежны, когда любишь и когда любовь огромна, а нежность беспредельна...
ты называешь странным, все то, что не можешь понять
Чувак! Прежде чем писать свой ниибацо важный комментарий к этому посту, погляди: а не сделал ли кто-нибудь это до тебя?
Женщиной быть трудно.
То есть «быть» — не очень. А вот «выглядеть» — сложнее.
Да, мне искренне не нравятся девушки, похожие на мальчиков. Я не люблю стиль «унисекс». Я не понимаю, какие убеждения могут мешать женщине делать маникюр, брить ноги и пользоваться косметикой. Вы их тоже видели? Ну, тех женщин, что не бреют ноги? В тонких колготочках. Они ещё уверены, что если начнут бриться, у них на ногах вырастет щетина, словно у мужчин на лице.
Кстати, о лице. Я встречала множество девушек, которые презирали декоративную косметику. Принципиально ею не пользовались! Нет, они выглядели далеко не как в книжках, ну, где про «…у нее было чистое прелестное лицо без капли косметики». Они выглядели как мыши, и, по сути, были мышами. Их основной аргумент: главное не обёртка, не вся эта краска, мишура, главное — то, что у меня внутри. Мол, я богата духовно и отъебитесь. Но разве духовное богатство и эстетика исключают друг друга? Умная девушка с тонкой душой должна быть кра-си-вой. Запомните это. Духовно богатых мышей не бывает.
Я не люблю мешковатую одежду. Хотя сама в такой когда-то ходила. Мне было пятнадцать, у меня был коротенький ёжик, широкие штаны и цепь. Я была невероятно уродливым подростком. И я точно знаю, что нет ни одной девушки, который шли бы широкие джинсы и мазафакерские шорты. Ни одной.
(кроме той, из фильма «Солнце ацтеков». У неё была обтягивающая маечка, красивая грудь и стройные ноги. И мазафакерские шорты).
Вот ещё некоторые любят носить мужские трусы. И гордятся этим. Скажите мне, вы на самом деле думаете, что стринги — неудобное бельё? Может, оно вам жмёт или натирает попу? Оно нихуя не жмёт и не натирает. Ой, говорят, вот вы знаете, у меня такая нестандартная фигура, я никак не могу подобрать стринги. Нет, размер у меня не пятидесятый. Сорок восьмой, он просто выглядит как пятидесятый, потому что эти брюки меня полнят. Стринги не покупаю, в них неудобно… А в циклопских трусах, значит, удобно. И главное, красиво. Особенно через облегающие брюки шовчики симпатично смотрятся. Одну половину трусов попа уже зажевала, вторую — дожёвывает. А в стрингах, чёрт возьми — неудобно!
Лифчик. Его надо носить. Вопреки распространённому мнению, лифчик могут не надевать только девушки с большой грудью (и я). Большая грудь, как не крути, лучше маленькой. Её надо показывать, а не прятать. Ей надо гордиться. Надела прозрачную майку, сложила в неё сиськи — и пошла. Пусть все завидуют. Маленькую же грудь стоит скромно упаковывать в лифчик. С поролоновыми вставками.
Каблуки. Каблуки — это страшная вещь. Но в следующий раз, когда в магазине вы презрительно отвернетесь от прилавка с туфлями на шпильке и скажете: «Ну как в этом можно ходить, вот мои кеды, мои кеды уже столько лет со мной и мне в них удобно!» — попробуйте встать у зеркала и честно оценить стройность ваших ног. Не правда ли, она оставляет желать лучшего?
Вы можете бороться против шпилек и сколько угодно защищать старые кеды. Но женщина на каблуках выглядит стройнее, эффектнее и красивее вас.
И ваше духовное богатство при этом никого не ебёт.
с чем-то согласна, а с чем-то нет...
ты называешь странным, все то, что не можешь понять
Влажные руки, вязкие мысли.
Комкая простынь, снова зависла.
Небо и море. Север и запад.
Ни шагу вперёд, ни мысли о нас.
Ни мысли, ни слова.
Ни вздоха. Ни звука.
Кто выдумал: "мы"?
Кто выдумал: "мука"?
Пусть будет, как будет.
Пусть будет - "не вместе".
Пусть будет - "с другими".
Пусть будет - "а если?"
Комкая простынь, снова зависла.
Небо и море. Север и запад.
Ни шагу вперёд, ни мысли о нас.
Ни мысли, ни слова.
Ни вздоха. Ни звука.
Кто выдумал: "мы"?
Кто выдумал: "мука"?
Пусть будет, как будет.
Пусть будет - "не вместе".
Пусть будет - "с другими".
Пусть будет - "а если?"
Инфантильная Нимфоманка
ты называешь странным, все то, что не можешь понять
я искренне не понимаю что ты имеешь в виду если говоришь "я позвоню" или "увидимся". у меня кроме сегодня ничего нет. это равноценно, если ты скажешь, что улетаешь на плутон и оттуда пошлешь мне голубя с запиской или что там посылают с плутона в это время года. злые нехорошие люди научили меня курить, материться и жить только сегодняшним днем. поэтому если ты не позвонишь сегодня и сейчас, значит (тыдыдым апокалепсис, кони эти, дьявол, нет два.. пять дьяволов и несколько хомячков)... да ничего не произойдет. я все время улыбаюсь. злые нехорошие люди, если ты помнишь, научили.
upd но я обязательно что-нибудь сломаю
ты называешь странным, все то, что не можешь понять
Он говорит, что я была похожа на ангела.
А я просто пришла в белом, потому что все остальное было в стирке и ничего не пила,
потому что у меня не было денег.
А я просто пришла в белом, потому что все остальное было в стирке и ничего не пила,
потому что у меня не было денег.
ты называешь странным, все то, что не можешь понять
«История случилась не то с генералом де Голлем, не то с королевой Викторией. Один африканский царек, которого с помпой принимали во дворце, выпил воду из своей мисочки в конце банкета. Глава государства, принимавший царька, в ответ дипломатично поднес свою к губам и осушил ее до дна, и глазом не моргнув. Всем присутствующим не оставалось ничего другого, как последовать его примеру.
По мнению Марка, этот анекдот – притча о нашей эпохе. Мы ведем себя абсурдно, гротескно и смехотворно, но, поскольку все вокруг ведут себя точно так же, это поведение постепенно начинает казаться нам нормальным. Ты должен посещать школу, вместо того чтобы заниматься спортом, ходить в университет, путешествовать по свету, пытаться устроиться на службу, делать то, что тебе хочется… Поскольку все поступают так, на первый взгляд все идет как надо. Наша материалистическая эпоха стремится к тому, чтобы приложиться ко всем мисочкам для полоскания пальцев без исключения.»
По мнению Марка, этот анекдот – притча о нашей эпохе. Мы ведем себя абсурдно, гротескно и смехотворно, но, поскольку все вокруг ведут себя точно так же, это поведение постепенно начинает казаться нам нормальным. Ты должен посещать школу, вместо того чтобы заниматься спортом, ходить в университет, путешествовать по свету, пытаться устроиться на службу, делать то, что тебе хочется… Поскольку все поступают так, на первый взгляд все идет как надо. Наша материалистическая эпоха стремится к тому, чтобы приложиться ко всем мисочкам для полоскания пальцев без исключения.»
© Фредерик Бегбеде
ты называешь странным, все то, что не можешь понять
-Что мне делать теперь? -Что делать? Живи обычно.
-Я обычно живу, но чувствую непривычно.
-Поздравляю, завидую - чувствуй и наслаждайся.
-Ну, скажи мне еще "прорвемся" и " не сдавайся"...
Напиши мне письмо, если тебе не сложно,
О себе, о работе... длинное. -Невозможно.
-Почему? Ведь мне хочется знать о тебе. -А смысл?
-А без смысла попробуй. Просто фиксируй мысль.
-А кому это нужно? -Мне это нужно. Очень.
Посмотри, снова солнце, может, ноябрь просрочен?
Словно бабий сентябрь, но только слегка простужен.
-Вот и я говорю - "смысл" тебе не нужен.
-Почему? Я пытаюсь, может, стучусь неловко,
И пишу ерунду... - "Осень, любовь, морковка"?...
-Издевайся, конечно. -Что ты, я улыбаюсь...
-Да, заметно. Чувствую. Наслаждаюсь.
-Что ты чувствовать можешь? Глупо...-Сарказм сквозь строчки.
-Я пишу для тебя стихи ... -...Я... не верю. Точно?
-Да куда уж точнее, мыслей пургу гоняю,
И ночами не сплю, вот так. - Что-то не замечаю.
-Ну а что ты вообще замечаешь? -Многое, даже больше...
Ты по мне не скучаешь, писем не пишешь... -Точно.
Не пишу. Потому что это тебе не надо.
-Все ты знаешь...- А хочешь, я буду рядом?
-Да не стоит. Пройдет, подожди. И живи беспечно.
-Я умру без тебя... -Ну как же, умрешь, конечно.
-Я обычно живу, но чувствую непривычно.
-Поздравляю, завидую - чувствуй и наслаждайся.
-Ну, скажи мне еще "прорвемся" и " не сдавайся"...
Напиши мне письмо, если тебе не сложно,
О себе, о работе... длинное. -Невозможно.
-Почему? Ведь мне хочется знать о тебе. -А смысл?
-А без смысла попробуй. Просто фиксируй мысль.
-А кому это нужно? -Мне это нужно. Очень.
Посмотри, снова солнце, может, ноябрь просрочен?
Словно бабий сентябрь, но только слегка простужен.
-Вот и я говорю - "смысл" тебе не нужен.
-Почему? Я пытаюсь, может, стучусь неловко,
И пишу ерунду... - "Осень, любовь, морковка"?...
-Издевайся, конечно. -Что ты, я улыбаюсь...
-Да, заметно. Чувствую. Наслаждаюсь.
-Что ты чувствовать можешь? Глупо...-Сарказм сквозь строчки.
-Я пишу для тебя стихи ... -...Я... не верю. Точно?
-Да куда уж точнее, мыслей пургу гоняю,
И ночами не сплю, вот так. - Что-то не замечаю.
-Ну а что ты вообще замечаешь? -Многое, даже больше...
Ты по мне не скучаешь, писем не пишешь... -Точно.
Не пишу. Потому что это тебе не надо.
-Все ты знаешь...- А хочешь, я буду рядом?
-Да не стоит. Пройдет, подожди. И живи беспечно.
-Я умру без тебя... -Ну как же, умрешь, конечно.
(с)
ты называешь странным, все то, что не можешь понять
не прощаясь
Ничего не меняется, просто начинаешь чаще курить и мёрзнуть...
Чаще срываться с места на место, тосковать по отсутствию дома.
Раньше это казалось нормальным - теперь уже поздно...
В наших общих чертах: писать никуда, никому, ни о чём, но с любовью;
плюс: надрывно говорить о будущем, вспоминая всё, что может случиться,
закрывать глаза, пытаться плакать.
Слёз чаще нет, а если есть, то не такие, какие хотелось бы - некрасивые.
Пишешь имена на теле - выдаёшь их за цифры, знаки...
Ничего не меняется...
Если бы только это кому-нибудь было нужно - мы бы могли поклясться.
За последнюю тысячу с лишним (совершенно лишним) жизней
повторяя: "не забыть... не сойти с ума... не остаться...
ни сойти/ ни остаться..."
А стоит?... чтобы когда-то родиться в Питере и однажды рехнуться в Париже...
© Андрей Корольчук
ты называешь странным, все то, что не можешь понять
У него всегда было строго определенное место - на коврике. Перед дверью.
Она говорила: ты же не на улице, снег, дождь, град обойдут стороной, да и код от подъезда я тебе дала.
Он отвечал: я хочу жить с тобой.
И тихо скулил по ночам
Она говорила: ты же не на улице, снег, дождь, град обойдут стороной, да и код от подъезда я тебе дала.
Он отвечал: я хочу жить с тобой.
И тихо скулил по ночам